Юлия Петрова: «Эмоции - это не проблема, эмоции - это и есть мы»

Как показывает статистика, в текущем году количество людей, обращающихся за психологической помощью, хоть и возросло, но совсем незначительно по сравнению с тем же предыдущим годом. Своими семейными проблемами и личными переживаниями россияне продолжают охотнее делиться с родственниками, друзьями и коллегами по работе. О том, почему так происходит и чем может помочь психолог в случае, если человек в трудной жизненной ситуации всё-таки предпочёл своему окружению квалифицированную поддержку специалиста мы пообщались с психологом Юлией Петровой.

Юлия Петрова. Фото из личного архива

Существует такая тенденция, что психологами чаще всего становятся два типа людей – те, кто сам имел в прошлом определённые психологические проблемы и те, кто с детства стремился к лидерству. Можете отнести себя к какому-то из этих типов или Вас привело в психологию что-то совсем другое?

На самом деле вопрос очень интересный и, наверное, было бы любопытно провести исследование среди студентов, которые учатся на психологов, чтобы действительно, узнать, кто эти люди и что приводит их в профессию.

Могу сказать, что, наверное, никто не мечтает стать психологом в детстве. Мне кажется, это такая профессия, которую выбираешь не ты, а которая выбирает тебя. Помню, на первом курсе преподаватели нам говорили, что пока ещё рано отвечать на этот вопрос, но вы задавайте его себе периодически, пока будете учиться эти пять лет: «Зачем вы пришли учиться на психолога? Вы пришли учиться или вы пришли лечиться?». И я поначалу со своим максимализмом отвечала: «Я пришла учиться, конечно!», но, на самом деле, думаю, что все мы отчасти приходили лечиться, потому что нельзя это образование не пропускать через себя.

Есть такой термин - кризис третьего курса. Не знаю, есть ли он в других специальностях, но у студентов-психологов кризис третьего курса действительно имеет место быть, и я тоже испытала его на себе. Было ощущение, что за два-три первых года какие-то старые установки, которые были заложены нашими родителями, школой, культурой, как будто начинают распадаться. Всё, чему нас учили раньше, мы начинаем подвергать критике. То есть, именно на третьем курсе у тебя возникает вопрос - кто же я такой на самом деле? В моём случае очень помогли учения Юнга, Фромма, Эльконина, Давыдова, которые мне отозвались, и, конечно, Выготского, поскольку я училась в Институте психологии имени Л.С. Выготского, и его учения были во многих предметах. Вот я, наверное, в этом обрела для себя опору.

Есть такое понятие, как раненый целитель. Многие психологи – это, действительно, люди с большой травмой, которые смогли это как-то в себе проработать и пошли после этого в мир помогающей профессии.

Не могу сказать за других своих коллег, но лично меня очень влекло всегда узнать, почему у кого-то складывается жизнь так, а не иначе, влияет ли на это имя, семья, или, к примеру, материальный достаток. Очень много вопросов было, на которые я не смогла получить ответы в детстве, хотя именно тогда уже поняла, что нет никакой предрешённости, и мы сами вольны выбирать свой путь, я - автор своей жизни.

Всегда обожала детективы и для меня иногда работа с клиентом - это детективное расследование, когда мы вместе с ним собираем улики, какие-то воспоминания внутри него и таким образом находим, кто же убийца во всей нашей истории. Психология способна объяснить тайны психики, когда сам человек что-то уже не помнит, а тело помнит всё и, вот это, наверное, сподвигло меня выбрать профессию психолога.

С какими запросами и болями к Вам обращаются чаще всего?

Начинала я свой путь с детской психологии, поэтому долгое время позиционировала себя только как детский психолог. И, конечно, основные запросы были о том, как проходить возрастные кризисы.

Когда ребёнок находится в возрастном кризисе, родителям нужно помочь пройти этот период, дать им для этого какие-то инструменты, потому что самая сложность заключается в осознании ими, что ребёнок изменился, он  перешёл на следующую ступень развития, и, соответственно, отношения с ним нужно строить по-другому. Он теперь отдельная личность,  его чувства – это его чувства, его желания – это его желания. Больше нет вот этого: «мы поели», «мы хотим», «мы играли». И самому ребёнку уже хочется новых отношений с родителями, а родители, скажем так, немного к этому не готовы.

Ещё очень много запросов у меня всегда по поводу агрессии. Детский гнев – это самый, наверное, распространённый запрос. Он может быть вызван какими-то детскими страхами, ночными кошмарами. Чаще всего это обычное возрастное проявление, которое ребёнку просто нужно перерасти, поэтому бывает, что двух-трёх встреч достаточно, чтобы ребёнок как-то со своими страхами научился встречаться. Ну а если страхи являются симптомом какой-то травмы, то, конечно, это уже совсем другая работа.  

В связи с военной спецоперацией в Украине возросли запросы по поводу детского горя. Я сейчас живу в Барселоне и сюда переезжают как украинцы, так и россияне, которым нередко приходится сталкиваться с такой проблемой, как утрата детьми дома, утрата прежней жизни. Обычно детское горе проявляется не сразу, а носит отсроченный характер. Как правило, оно накрывает ребёнка через 4-6 месяцев, когда сами родители уже  адаптировались и как-то подуспокоились.

Среди женщин много запросов про гнев, часто приходится работать с материнским выгоранием. Ещё один нередкий вопрос – как  подготовить ребёнка к разводу, и здесь уже я веду работу со всей семьёй,  помогаю перестраивать отношения, даю детям понимание, что завершаются отношения в паре, но, вне зависимости от этого, родители остаются, и дети у них  остаются по-прежнему. Это непростой процесс и у всех он протекает по-разному.

Что, на Ваш взгляд, мешает людям обращаться за квалифицированной помощью на ранних стадиях возникновения проблемы? Отрицание существования самой проблемы, уверенность в том, что смогут всё решить самостоятельно или банальное нежелание «выносить сор из избы»?

Всё зависит от проблемы. Бывает, люди действительно не считают что-то проблемой, как таковой, думают, ну просто сейчас такой период, или, к примеру, работа навалилась и так далее. В основном же первый опыт обращения за психологической помощью действительно тяжело даётся, потому что присутствует страх осуждения. Человек, скорее всего, осуждает себя сам и боится, что психолог тоже его  осудит. У нас, представителей славянского типа, к сожалению, пока нет чёткого понимания, что психолог - это такой же специалист, как тот же врач, и что ментальное здоровье не менее важно, чем физическое. Чаще всего люди обращаются, когда уже совсем плохо, от отчаяния, после того, как перепробовано всё.

Юлия Петрова. Фото из личного архива

Ещё одна причина - отсутствие доверия к эффективности психологической помощи. Как правило, люди думают, как это так, я приду, просто поговорю и что-то в жизни изменится? Просто они немного недооценивают тот факт, что   иногда даже элементарно проговаривая то, что нас беспокоит, мы уже получаем определённую дозу терапии. Другой вопрос, готовы ли мы настолько глубоко в присутствии чужого незнакомого человека посмотреть внутрь себя. Зачастую люди предпочитают отрицать проблемы или отвлекать себя чем-то другим, лишь бы не встречаться самим собой. Думаю, вот эта встреча с самим собой пугает людей даже больше, чем встреча с психологом.

Проявление гнева и агрессии как между самими родителями, так и по отношению к детям – явление, увы, нередкое. Такое поведение взрослых накладывает серьёзный отпечаток на психику ребёнка. Как Вы строите работу, когда к Вам обращаются с подобной проблемой? Проводите какие-то групповые семейные сеансы или работаете отдельно со взрослыми и детьми?

Я могу про агрессию и злость рассуждать очень долго. Когда, например, родители говорят, что у ребёнка агрессия, он в школе всех бьёт, дома что-то рвёт, ломает - это одна история. Если приходит взрослый и говорит: ненавижу всех, хочу всех избить, испепелить, пытаюсь эту агрессию сдерживать в себе так, что уже начались головные боли, которые врачи не могут диагностировать - это, скорее всего, уже что-то эмоциональное.

Здесь, конечно, я работаю в двух направлениях совершенно по-разному. Общее, что я это доношу и родителю, и ребёнку, то, что злиться – это нормально. Это абсолютно нормально. А вот быть злым – это уже другая история. Очень часто детей воспитывают в такой парадигме, что злятся только плохие и злые люди, но это неправда.

Злость – очень древняя эмоция. Это то, что нам дала эволюция, и мы не можем от неё избавиться. Она всегда с нами. Каждому ребёнку я говорю, что злость - это твоя базовая комплектация. Ты родился с сердцем, с печенью, с желудком, и точно также рождаешься со злостью, у которой есть очень важная функция – защитная. Если ты хочешь избавиться от своей злости, это все равно, что вырвать сердце. То есть, я помогаю людям принять свою злость - принять её в свою семью эмоций, в своё тело. Моя работа с детьми чаще всего заключается в том, чтобы показать им, что твоя злость – это очень большой твой ресурс. При визуализации злости дети часто представляют что-то огненное – молнию, вулкан или просто огонь, и я говорю ребёнку: вот видишь, как много твоя злость может дать - она может и обогреть, и защитить, и пожарить вкусную маршмеллоу.

Но есть и вредная злость, которая занимается не своей работой, захватывает чужие места, не даёт другим эмоциям работать, и вот такую злость надо ставить на место. У меня есть много упражнений, как можно выместить остаточную злость экологично. Как только появилась вот эта вредная злость, мы берём подушку и начинаем её колотить. То есть, детям важно давать право на эту злость, просто их нужно научить выражать её экологично.

Что касается взрослых, то здесь, конечно, всё намного сложнее. Чаще всего за злостью и гневом скрывается какая-то глубинная потребность, это могут быть также грусть или страх. Чтобы понять первопричину мы детально разбираем каждую ситуацию и находим, где человек, так сказать, застревает в своей злости, как он её выражает.

У злости всегда есть адресат, это важно понимать. Злость никогда не появляется из ниоткуда, от скуки, или просто так. Всегда есть адресат. И очень важно этому адресату злость возвращать. Когда родители проявляют агрессию  в сторону детей вплоть до рукоприкладства, то здесь, наверное, большой вопрос по адресату. Вряд ли ребёнок вызвал настолько сильную злость, что взрослый не мог сдержаться. Скорее всего, адресат какой-то другой, просто выместить злость на том, кто тебя слабее, намного проще, чем пойти к начальнику и сказать ему: «Знаете что, мне не нравится, как Вы со мной разговариваете, это нарушает мои права».

На самом деле этот запрос довольно частый, и я уже знаю, как с ним работать, скажем так, у меня набита рука. Работа с агрессией - это то поле, куда я иду, можно сказать, с удовольствием.

У многих ли родителей на этапе обращения к Вам имеется чёткое понимание, что даже маленькие дети – это уже тоже личности, с которыми нужно в определённой степени считаться?

Есть родители, которые приходят и говорят, что не складываются отношения, тяжело с ребёнком, спрашивают, что с этим делать. То есть, родители приходят уже с готовностью брать на себя ответственность, работать над собой, прежде всего.

Есть другой тип родителей, которые не всегда понимают свою степень ответственности, но, по крайней мере, хотя бы хотят понять, что с ребёнком, чтобы помочь ему.

Третий тип родителей (и у нас, как правило, не складывается с ними работа, я отказываю где-то уже на второй или третьей сессии) - это родители, которые приходят с запросом «починить» ребёнка. Говорят что-то вроде: «Я ничего делать не буду, вы мне его сделайте таким, чтобы я дальше жил свою жизнь, а он мне со своими проблемами тут не мешал». Таким родителям я объясняю, что до подросткового возраста бесполезно работать с ребёнком без родителей, потому что со мной он может быть в одних отношениях и того, что вас в нём беспокоит, не будет при мне проявляться, но как только он выйдет от меня и попадает в ту же среду, где ничего не меняется, всё вернётся на круги своя. Это просто потеря моего времени и ваших денег.

Нынешнее поколение родителей в возрасте до 50-ти лет сами достаточно травмированы и уже понимают, что что-то не то было в их семье. То есть, если поколение наших родителей говорит: «Ну, меня тоже так воспитывали и ничего, нормально вырос», то поколение помладше мыслит уже критически, понимая, что что-то тут не то.

Сейчас мы осознаём, что в нашем детстве не было эмоциональной связи с родителями, ну или была, но не в должном объёме. А ведь быть родителем - это не только про накормить и напоить, это всё-таки ещё и удовлетворять эмоциональные потребности. Это очень важно, потому что мы млекопитающие и телесный контакт  - это наша потребность номер один.

Юлия Петрова. Фото из личного архива

Современные родители понимают, что они не хотят травмировать своих детей, не хотят им такой же судьбы, поэтому идут к психологу, чтобы понять себя и отделить личный детский опыт от опыта своего ребёнка. Я получаю огромное удовольствие работать вот с такими родителями. И для меня это тоже большой профессиональный рост.

Быть родителем - вообще очень тяжёлая работа 24/7 без отпуска и выходных, без пенсии с выплатами. Поэтому я считаю, что важно заботиться о родителях больше, чем, может быть, даже о ребёнке. Всегда стараюсь оказывать им поддержку, говорю, что Вы - хорошая мама, а Вы - хороший папа, вы всё делаете правильно. Вы любите ребёнка, но вот сейчас вам нужно позаботиться о себе. Я здесь для вас, чтобы вы могли позаботиться о ребёнке, а я позабочусь о вас.

Утрата близкого человека – всегда ни с чем не сравнимое горе. Как Вам удаётся заставить человека всё пережить и настроить жить дальше?

Считается, что вообще вся наша жизнь состоит из утрат. Рождение - это наша самая первая утрата, мы утрачиваем ту жизнь, которой жили, когда были слиты с мамой, внутри неё. И перемены в жизни всегда связаны с утратами, даже перемены к лучшему. Невозможно жить без утрат. Ребёнок начинает ходить и с этого момента всё, он утратил ту, свою прежнюю жизнь. Это хорошая, прекрасная утрата, но она тоже меняет нас. И все эти маленькие утраты со временем становятся сложнее - утрата друзей, первой любви, переезд, смерть питомца и так далее. И то, как мы научились справляться с небольшими утратами, помогает справиться с утратой родителей, наших партнёров. Никто никогда не бывает к этому готов, но утрату можно и нужно уметь переживать. Парадокс в том, что если вы действительно пережили эту утрату, у вас обязательно случится большой личностный рост, потому что любая утрата приводит к переменам внутри нас.

В своей работе я практикую техники из разных психологических направлений, включая гештальт-терапию. Есть техника пустого стула, когда человек проговаривает то, что он недосказал и мы, таким образом, завершаем отношения - человек прощает, прощается и отпускает, после чего перестраивает свою жизнь и живёт дальше.

Эти случаи всегда тяжёлые, болезненные, но я чувствую свою большую профессиональную ценность, когда работаю с горем и утратой. В моей практике не было ещё потери детей, пока только случаи потери родителей. Сейчас из-за военной спецоперации я работаю с утратами постоянно. Это вообще наша общая большая утрата, которая затронула всех, и нам всем надо строить заново мосты. Абсолютно всем.

Расскажите, как Вы помогаете иммигрантам адаптироваться к новым для них культуре и обществу? Что представляет для них на новом месте самую большую сложность?

Взрослые люди редко обращаются, за помощью приходят в основном подростки, потому что им адаптироваться сложнее даже, чем детям. Они испытывают трудности при поиске своей стаи, а тут её тяжело найти, в первую очередь, из-за языкового барьера. Стая же, которую они находят, например, своего же родного языка, не всегда им нравится, но при этом выбор ограничен.

Что на самом деле важно здесь? Снова работа с утратой. Мы первое время работаем именно над этим. Я задаю вопрос: «Почему вы уехали? Почему приехали именно сюда - в Испанию, в Барселону?», и в ответе на этот вопрос кроется мотивация человека. Мы работаем с утратой, проживаем, завершаем отношения с родным городом, со страной, даже когда люди говорят, что не закрыли для себя окончательно двери в Россию и, возможно, вернутся обратно. Я говорю им, хорошо, но вы вернётесь уже другими людьми, потому что даже живя здесь полгода, вы уже изменились, утрата уже случилась. Для вас это будет уже другая Россия, другой город, и там вас встретят совсем другие люди. Поэтому давайте мы сейчас попрощаемся, завершим эти отношения, чтобы потом, когда вы вернётесь, смогли строить новые. Пока вы не завершите эти, они вас будут тянуть за собой. Психика наша устроена таким образом, что стремится завершить любое незавершённое действие. Пока мы этого не сделаем, будем попадать в одну и ту же колею снова и снова. То есть, я всегда начинаю работу с этого.

Очень важно обретение нового дома на новом месте. Я прошу иногда людей назвать мне их любимые места в родном городе, где они наполнялись, отдыхали. Получив ответы, говорю, найдите эти три места здесь. Исследуйте город, людей, найдите здесь эти места. Вы же не просто так выбрали это место, оно вам отозвалось в сердце, значит здесь уже есть что-то схожее с вашим домом, Вам только нужно это найти. И, таким образом, человек новое место делает чуть-чуть своим.

Важно здесь и то, нравится ли людям культура, язык, потому что если язык человеку не нравится, то это обязательно перейдёт и на культуру в целом. Тут уже либо искать тогда другую страну, либо всё-таки что-то делать.

Если вы не учите язык, ребёнок тоже его учить не будет, а значит будет неминуемо исключен из этого общества. Он его не будет принимать, и общество его, соответственно, тоже не примет. Такой человек будет всегда чужим среди своих, потому что даже если впоследствии вернётся в Россию, он будет там уже чужим. И здесь он чужой. Так что я всегда призываю родителей начинать со своей собственной адаптации, а потом уже работаем с ребёнком.

В каком формате Вы предпочитаете работать с клиентами и какой формат считаете наиболее эффективным - офлайн, онлайн или гибридный?

С детьми, конечно, работаю только очно, хотя со школьниками я допускаю онлайн, но говорю при этом родителям, что если ребёнок хочет общаться со мной наедине, вы не должны подслушивать. С подростками и взрослыми работаем онлайн. Они говорят, что удобнее созвониться по видеозвонку и провести встречу. Есть, конечно, люди, для которых неприемлем онлайн формат, и они хотят только личный контакт, тогда вопросов нет, встречаемся офлайн. То есть, здесь я исхожу из того, какой формат человеку удобнее.

На самом деле нет большой разницы, онлайн это, или офлайн, для меня гораздо важнее установление контакта. Это главное. 

Какой главный совет Вы могли бы дать родителям для выстраивания здоровых и гармоничных взаимоотношений в семье?

Ну, наверное, это не совет, а рекомендация. Нужно научиться верить своему ребёнку, что бы он ни рассказывал вам. Иногда дети действительно сочиняют небылицы, но, мне кажется, это какая-то проверка, что-то вроде, я сейчас тебе маленькую неправду расскажу и посмотрю, поверишь ты мне или нет и если поверишь, тогда расскажу тебе свой большой секрет. Поэтому важно верить своему ребёнку, прежде всего, и благодарить его за то, что он Вам рассказал. А ещё не нужно давать ребёнку никаких советов, особенно если он делится с Вами своими чувствами. Мы очень часто совершаем такую ошибку, расценивая эмоции как какую-то проблему. Эмоции - это не проблема, эмоции - это и есть мы. Человек не может быть проблемой, его чувства - особенно.

Можно предложить в этом случае помощь - я могу что-то для тебя сделать, могу как-то тебе помочь? Нам всем важно, чтобы нас выслушали, чтобы никто не судил и не давал советы и готовые решения, а просто побыли с нами в этот момент.

Юлия Петрова. Фото из личного архива

Родителям следует научиться признавать свои чувства, пусть даже какие-то сложные и неприятные, которые мы можем испытывать к детям, и тогда мы признаем чувства самих детей по отношению к себе.

Юлия, спасибо Вам за интересное интервью!